Большие дела [СИ] - Дмитрий Ромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я невольно любуюсь своей красавицей, юной козочкой с острыми коленками. Сердце ёкает и в груди становится тепло. Старею, становлюсь сентиментальным.
— Есть предложение, — горячо и яростно восклицает юнец, похожий на молодого Троцкого. — За поступок, недостойный звания комсомольца, исключить Рыбкину Наталью из рядов ВЛКСМ!
14. Я милого узнаю по походке
Во как! Прямо из рядов ВЛКСМ? Невесту комсомольского вожака? Ничего себе!
— Погодите! — раздаётся возмущённый девичий вопль с галёрки. — Это что значит, из рядов ВЛКСМ⁈ А мнение противоположной стороны⁈
— Прекратите реплики с места! — негодует Троцкий.
Я присаживаюсь на первый ряд с краю у входа и спрашиваю у девчонки, внимательно следящей за происходящим:
— В чём суть проблемы? За что её исключают?
Она окидывает меня удивлённым взглядом и говорит, как нечто само собой разумеющееся:
— За хулиганство.
— За хулиганство? — изумляюсь я.
— Ну да. Ты с какого курса? Я тебя не помню.
— А ты с какого? Я тоже тебя не помню.
— С третьего, — отвечает она тоном, типа как ты можешь этого не знать?
— А я думал, с первого, — улыбаюсь я. — Я просто никого ещё не знаю. Так в чём там дело-то?
— Надо же, уже ноябрь, а ты никого не знаешь до сих пор, — качает она головой. — Короче. Вон тот в президиуме видишь, с разбитым носом, он якобы приставал вон к той девочке. Видишь с косой, сидит прямо напротив президиума?
— Как приставал? Домогался что ли?
— Ну, типа в углу зажал и щупал. Но этого никто не видел. А Рыбкина, это вот эта, она ему дала в нос, смотри какой у него пельмень. А когда он на неё набросился, пнула по яйцам.
— Куда? — делаю я круглые глаза.
— Туда-туда, — ухмыляется моя соседка.
— Ну, а почему тогда Рыбкину исключают?
— На неё хотят ещё представление к отчислению сделать. Потому что Пеньков, это отрицает. Он настаивает, что не хотел давать ей списывать контрольную и за это она его избила.
— Она? Его? Вот этого борова?
— Он не боров, а двоюродный племянник проректора, — поясняет девчонка. — Секретарь комитета комсомола, к тому же. Порядочный человек. А у Рыбкиной уже была история в общаге. Её выселили, правда потом замяли это дело. В общем ей веры нет.
— А потерпевшая? Показания дала?
— Галкина? А её не поймёшь, она из тех, кто и рыбку съесть и… чтоб приятно было. Ну, ты понял, да?
— Как не понять, — улыбаюсь я. — Это дело известное.
Соседка расплывается в улыбке.
— Так, товарищи! — восклицает Троцкий. — Заканчиваем прения. Если все высказались, переходим…
— Не все! — во весь голос заявляю я и встаю со своего места.
Наташку надо видеть. Вот, что называется глаза по полтиннику. Она даже рот раскрывает. Это эффект разорвавшейся бомбы, товарищи. Ура!
Уверенным шагом я подхожу к президиуму и захожу за трибуну.
— Посторонитесь, товарищ.
Троцкий хлопает глазами и отходит в сторонку.
— Пожалуйста, — растерянно говорит он.
— Товарищи! — обращаюсь я, к заинтересовавшемуся происходящим залу. — Я только что прибыл из аэропорта. Я был в Москве, в Центральном Комитете ВЛКСМ, вот документ. Мой мандат!
Я трясу над головой командировочным удостоверением.
— Там жизнь бьёт ключом, строятся смелые планы и создаются дерзкие проекты, нацеленные в успешное и поистине великое будущее нашей славной Родины. Первый секретарь ЦК сказал мне, Егор, мы верим, что на местах и, прежде всего, в вузовских организациях работают неравнодушные ребята с пламенными сердцами и горящими глазами. От них, от их горячих голов зависит завтрашний день страны советов. И вот я прихожу на собрание факультета. И что я вижу? Где эти неравнодушные люди, где горящие глаза, где бой за справедливость и где равноправие женщины? Они не здесь, они погибли в мечтах первых комсомольцев, отдавших жизни за идеалы революции, за идею равенства и братства. Все идеалы попраны и оставлены в прошлом!
Я поворачиваюсь к членам президиума. Их сонные до этой минуты лица начинают выражать заинтересованность и недоумение.
— Посмотрите на людей за этим столом. Чванливые и безразличные. Безразличные не только к идеалам комсомола, но и ко всему советскому. Посмотрите на Пенькова. Вот торжество безнаказанности, харрасмента и непотизма. Чего добился он в своей жизни сам? Да ничего, всё что у него есть, он получил даром и на блюдечке с голубой каёмочкой.
Челюсть Пенькова отвисает чуть ли не до стола. Девчонка из первого ряда та, что разъяснила мне что к чему, выглядит не лучше, пытаясь понять, что, собственно, происходит.
— И вот это существо, пользуясь своей безнаказанностью, пристаёт к своему товарищу, к комсомолке Галкиной. Встань, Галкина, пусть все посмотрят, может ли это юное, беспомощное и запуганное создание дать отпор такому вот важному, козыряющему родственными связями, чудищу! Стыдно, Пеньков. Ты не комсомолец, а похотливое животное, фавн в человеческом обличии.
По аудитории проходит волна гомона и смешков. Кажется, скучное и рутинное мероприятие превращается во что-то, по меньшей мере, забавное. Я бросаю взгляд на Наташку и замечаю озорной огонёк в её глазах. Она кое-как держится, чтобы не рассмеяться.
— Товарищи, ЦК даёт нам чёткий и понятный сигнал на очищение рядов и обозначает тренд на идеологическую чистоту совести и укрепление духовных скреп. Давайте посмотрим друг на друга и ответим, какие мы комсомольцы и достойны ли мы наших дедов, грудью проложивших нам путь в царство свободы. И почему в этом царстве царствуют вот такие, с позволения сказать товарищи Пеньковы. Они сексуально невоздержанны и озабоченны.
По залу проходит стон.
— Он сегодня очень-очень сексуально озабочен! — выкрикивает кто-то с задних рядов.
— Они привыкли к наслаждениям, — продолжаю обличать я, — и забыли, что комсомол — это борьба с такими, как они. Вот пример настоящего комсомольца.
Я ленинским жестом показываю на Рыбкину.
— Она не побоялась и заступилась за товарища. Пожертвовала собой и прекратила отвратительные антисоветские действия!
— А ты видел⁈ — вскакивает и гневно кричит Пеньков. — Нет, ты видел⁈ Да тебе кабздец! Ты понял?
— А перерожденцы вроде Пенькова пытаются всё извратить в угоду своей похоти, — продолжаю я, не обращая на него внимания. — Или будешь моей наложницей, или вон из комсомола. Стыдно, товарищи! Стыдно видеть ваше равнодушие! Стыдно наблюдать, как вы идёте на поводу у вырожденцев!
Я смотрю на взволнованного и отчаянно не понимающего, что происходит, Троцкого, уступившего мне трибуну.
— Кто вы такой? — нервно шепчет он.
— Вырожденцев и троцкистов! — добиваю его я. — Вот он хочет знать, кто я такой. Я совесть эпохи, я есть комсомол, передовой отряд молодёжи. Так ответит каждый из присутствующих здесь. А вот кто такие вы, господа Пеньковы и Троцкие⁈ Считаю, что Пенькова нужно гнать из комсомола, Рыбкиной — объявить благодарность, а Галкиной поставить на вид, чтобы была впредь скромнее. Прошу голосовать за мои предложения пакетом! Кто за, товарищи?
Единогласное голосование сопровождается улюлюканьем и свистом.
— Рыбкину в комитет! — кричат с галёрки.
— Поступило предложение избрать товарища Наталью Рыбкину в комитет комсомола вместо исключённого гражданина Пенькова. Кто за, товарищи, прошу голосовать!
Народ голосует, как всегда, единогласно.
— Вносите всё в протокол заседания! Я должен подписать!
Собрание превращается в фарс. Все орут и улюлюкают, топают ногами и смеются.
— Это и есть, — перекрикиваю я толпу, — народная демократия рабочих, крестьян и студентов. Да здравствует ленинский союз молодёжи! Ура, товарищи! Объявляю собрание закрытым!
По аудитории прокатывается раскатистое «ура» и лавина радостных студентов, срывается со своих мест и несётся вниз.
— Ты не имеешь права! — шипит на меня председатель собрания. — Пеньков секретарь высшего органа факультетской…
— Пи**ишь, как Троцкий, — не сдерживаюсь я, выпаливая то, что хочу сказать с момента, как только увидел этого парнишку. — Высший орган — это собрание, и его решение непререкаемо. Поверь мне, я прослежу, чтобы такие приспособленцы, как вы с Пеньковым оказались подальше от комсомола! Ты понял? Плевать мне, что он родственник проректора. Да хоть генерального секретаря. Посмотри в мои глаза, и ты поймёшь, я знаю, что говорю. Я вас маменькиных сынков всех к ногтю прижму. Вы у меня в Афган поедете, завоевывать право называться комсомольцами!
— Да кто вы такой⁈
— Я комиссар Брагин, — небрежно отвечаю я и, схватив Наташку за руку, выволакиваю из аудитории.
Мы вылетаем на крыльцо, сбегаем по ступенькам и, подбежав к машине, хохочем как сумасшедшие. Игорь едва за нами поспевает.
— Ну, Егор! — только и может сказать Наташка сквозь смех. — Ну, Егор!
Отсмеявшись, мы забираемся в машину и едем домой.
— Ты чего творишь? — качаю я головой. — Ты почему людей избиваешь?
— Ты же ответил на этот вопрос с трибуны, — усмехается она. — А ещё, потому что могу.
— Ты смотри, нос особо не задирай. Может она. Игорь, ты слышал? Ты видел
